Евгений Березняк - Я — «Голос»
— Ви есть золотая рипка. Я есть старый рипак. Пудет рипка говорийт или молчайт?!
Встал. Подошел. И, не дожидаясь ответа, коротко взмахнул рукой. Боль обожгла. Словно током ударило. На губах соленый привкус крови.
— Это, Иван, цветочки, якотки впереди.
Жандармы по знаку гестаповца схватили меня за руки. Дернули. Заломили до хруста в костях. Снова посыпались удары. Я инстинктивно обхватил руками голову: держаться! Стиснув зубы, глотая кровь, обливаясь потом, молчал. Боль врезалась в сердце, туманила мозг.
Только бы не потерять сознание.
В парке Чаир распускаются розы.
Снега белее черешен цветы…
Удар по голове… Цветы, цветы, цветы… Вспухшие, искусанные в кровь губы.
Снятся твои золотистые косы.
Снится мне море, и солнце, и ты.
Снова удар. Стол, гестаповцы и жандармы поплыли, завертелись в оранжевой карусели. Боль исчезла. Чьи-то мягкие руки подхватывают и несут меня. Прихожу в себя на полу. Жандарм равнодушно, привычно, словно неодушевленный предмет, поливает меня ледяной водой.
Широко расставив ноги, надо мной раскачивается, как маятник, главный мой мучитель:
— Жиф курилька! Ну что? Будем молчайт, говорит?!
Признание должны вымучить — тогда в него поверят. Кто это сказал? Старый казак Шайтан славному гетману Богдану? А может, Олег?
Что ж, вымучивали долго, старательно. Кажется, пора.
Превозмогая страшную слабость, я стал подниматься.
Гестаповец жестом подозвал жандармов.
Тело ныло. Боль снова возвращалась, колючими иглами пронизывая мозг.
Я поднял руку:
— Не надо. Хватит. Деваться некуда. Я советский разведчик.
— Гут, гут. Отвечайт на вопросы! Где группа?
— Я один.
— Доказательства?
— Мои вещи и документы.
— Вещи и документы?
— Так. Я — марш-агент.
Во всех разведках мира есть такие люди — связники, почтальоны. Их обычно посылают через линию фронта с ограниченной задачей: передать уже действующим группам батареи радиопитания, деньги, взрывчатку и т. д.
Вещи, найденные при мне, как раз и выдавали связника.
Поверит или не поверит? Если поверит, значит Гроза и Груша на воле. Бесконечной кажется минута. Но вот офицер потянулся к телефонной трубке. Наверху — это видно по его лицу, оно почти улыбается, — довольны.
— Если все правда, — обращается он ко мне, — можешь рассчитывать на доброту фюрера. Но боже сохрани, — он так и сказал — «боже сохрани», — водить гестапо за нос.
Комендант на радостях расщедрился. Мне разрешили помыться. В камеру принесли обильный обед из жандармской кухни. Лапшу со свининой, пиво, даже баночку искусственного меда. Дело было сделано. Завертелась, закружилась карусель тайной полиции рейха. 22 августа меня отвезли в Сосновец. Браслетки с рук не снимали. Вечером — катовицкое гестапо. Снова допрос. На этот раз с бо́льшим интересом к деталям. Допрашивал молодой гестаповец в штатском. Переводила девица. Маленькая блондинка, как только раздавалось: «Фрейлейн Вэра!» — вздрагивала, вскидывала голову, словно хорошо натренированный конь при звуке кавалерийской трубы. В ее глазах были и собачья преданность патрону, и неистребимое чувство страха. На меня она поглядывала с нескрываемым любопытством, даже с каким-то сочувствием, хоть и не без злорадства. Дескать, не одна я такая на белом свете. Есть и другие. Офицер вел допрос в стремительном темпе. Но я уже вошел в роль, не сбивался.
— Кто такой?
— Марш-агент, послан для связи.
— Задача?
— Встретиться в Кракове с представителем группы. Передать ему деньги, радиопитание. Получить пакет и к пятому сентября возвратиться к своим.
— Адреса? Явка? Где назначена встреча?
— Никаких адресов у меня нет. Встреча на Краковском рынке Тандета.
— Точнее. Сроки?
— С двадцать четвертого по двадцать седьмое августа.
— Приметы? Пароль?
— Ко мне должен подойти мужчина среднего роста, средних лет. Он знает мои приметы: из английского бостона темно-синий костюм. Такого же цвета кепи. Из верхнего кармана пиджака торчит конец розового платка. Пароль: «Когда вы выехали из Киева?» Отзыв: «В среду».
— Как попал в марш-агенты?
— Это длинная история, господин офицер. Да вы и не поверите.
— Ну?!
Тут я сообщил новые подробности по одной из легенд. Я — Гордиенко. Родом из Кировограда. Украинец. Работал при немцах секретарем в украинской полиции. Не эвакуировался с вермахтом, так как Кировоград внезапно был окружен Советами. Перед приходом красных раздобыл чистые документы. С ними перебрался в соседний район. Сам явился в военкомат. Мобилизован. Вскоре отправили в специальную часть. Меня отвезли в Житомир. Оттуда в Тернополь. Из Тернополя на самолете забросили в тыл. Хотел сразу явиться, да не успел.
— Почему не заявили об этом в самом начале?
— Кто бы поверил?
— И я не верю…
— Как вам угодно. Теперь уже все равно.
Что ни вопрос — ловушка.
— Где приземлился? С кем? Фамилия? Шнель! Живо!
Я свое. Выброшен один. Приземлился в лесу западнее станции Псары.
Ночь просидел я в одиночке катовицкого гестапо. Утром двадцать третьего меня снова завели к знакомому следователю. Тот вскинул на меня свои белесые брови, заговорил отрывисто, сердито. Фрейлейн Вера встрепенулась и пошла выстреливать фразу за фразой. Я узнал, что ее шеф охотно и даже лично расстрелял бы меня, но приказ есть приказ. И к большому сожалению шефа, меня сейчас отправят в Краков. Впрочем, в краковском гестапо шутить не любят.
После такого напутствия меня побрили, постригли, посадили в уже знакомую черную машину.
…Шуршат шины. С каждым километром все ближе Краков. Разве такой представлялась мне встреча с этим городом? Стиснутый с обеих сторон двумя молчаливыми молодчиками (в машине было их еще двое), я сидел безоружный, со скованными руками. Правда, три-четыре дня выигрывал наверняка. В моем положении и это было немало. Но в остальном мог надеяться только на случай. А я знал уже, что случай сам по себе срабатывает редко. У случая много союзников. Прежде всего — интуиция.
И конечно, нужна решительность, постоянная готовность идти на риск, вера в удачу. И умение выжидать, терпение, точное знание предмета. Мой предмет — Краков.
Мысленно вновь и вновь обхожу его улицы, площади. В сотый раз заглядываю на Тандету. Город ощущаю почти физически. Сукеницы. Университет. Городская библиотека. Мариацкий костел. Таинственный Вавель — замок первых польских королей, теперь резиденция обер-палача Польши генерал-губернатора Франка. Мне кажется, я мог бы обойти эти места с закрытыми глазами, хоть никогда не бывал в Кракове.
